Triniti

ПРОБУЖДЕНИЕ ВЕСНЫ. Саша Черный

Вчера мой кот взглянул на календарь
И хвост трубою поднял моментально,
Потом подрал на лестницу, как встарь,
И завопил тепло и вакханально:
«Весенний брак! Гражданский брак!
Спешите, кошки, на чердак...»

И кактус мой - о, чудо из чудес! -
Залитый чаем и кофейной гущей,
Как новый Лазарь, взял да и воскрес
И с каждым днем прет из земли всё пуще.
Зеленый шум... Я поражен:
«Как много дум наводит он!»

Уже с панелей смерзшуюся грязь,
Ругаясь, скалывают дворники лихие,
Уже ко мне забрел сегодня «князь»,
Взял теплый шарф и лыжи беговые...
«Весна, весна! - пою, как бард, -
Несите зимний хлам в ломбард».

Сияет солнышко. Ей-богу, ничего!
Весенняя лазурь спугнула дым и копоть,
Мороз уже не щиплет никого,
Но многим нечего, как и зимою, лопать...
Деревья ждут... Гниет вода,
И пьяных больше, чем всегда.

Создатель мой! Спасибо за весну! -
Я думал, что она не возвратится, -
Но... дай сбежать в лесную тишину
От злобы дня, холеры и столицы!
Весенний ветер за дверьми...
В кого б влюбиться, черт возьми!

Lady_Autumn

Юлия Друнина
"Теперь не умирают от любви"
Теперь не умирают от любви —
Насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
Лишь без причины человеку плохо.

Теперь не умирают от любви —
Лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но "неотложку", мама, не зови,
Врачи пожмут беспомощно плечами:
"Теперь не умирают от любви..."

Розетка

Сергей Есенин

Письмо к женщине

Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.

Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.

Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.

Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.

Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь,
Корабль в плачевном состоянье.

Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был -
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.

Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.

Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий...
. . . . . . . . . . . . . . .

Теперь года прошли,
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!

Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был
И что со мною сталось!

Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.

Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.

Простите мне...
Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.

Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
С е р г е й Е с е н и н.

Тинка

* * *
Слушай, слушай, это же глупо – вот так надраться, чтоб всё посметь.
С вечера в сердце мерцает золото, утром в башке звенит только медь.
Если вечно с изнанки ноет, а с лицевой ещё можно терпеть -
Это не жизнь, Тэйми, это такая смерть.

Просто однажды от нас уезжают, уходят, и с кем-то живут далеко
самые наши любимые –
падают в прошлое, как в молоко.
И больше оттуда ни звука, ни строчки, ни слова - вообще, ничего!
Ты живёшь потом, а в тебе дыра – величиной с тебя самого.
Иногда ты в неё смотришь и думаешь: ого!..

Слушай, Тэйми, ведь мы потому так легко проживаем друг друга насквозь,
Что ныряем потом в эти дыры, и думаем: ладно, опять не срослось.
Не срослось, понимаешь…
А в сущности, что там срастётся, что?
Если мы изнутри простреляны в три обоймы, как решето.

Небеса нависают над нами, как анестезиологи, как врачи,
Хочешь – плачь или пой, или смейся,
хочешь - стиснув зубы, молчи.
Нас сошьют патефонными иглами, в нас проденут такие лучи,
Что за этой тонкой материей мир подмены не различит.

Ампутация прошлого, Тэйми, ампутация и - культя…
Знаешь, что самое странное?.. Что нас и таких хотят.
Золотые, бесценные люди к нам приходят, стучатся, звонят.
К нам бредут, как по минному полю, тянут руки сквозь наши печали
к нам - холодным, пустынным, выжженным…

Ну давай мы с тобой выживем!
Нас почти уже залатали.

Елена Касьян

Ксенька

__________________
Громче всех смеется тот,кому больше всего хочется плакать....

Devera

эххх... чёт я прослезилась...
сентиментальная какая-то стала...

Ксенька

Чудо-лекарство

__________________
Громче всех смеется тот,кому больше всего хочется плакать....

Ксенька

О настоящих папах и не очень...

__________________
Громче всех смеется тот,кому больше всего хочется плакать....

Ксенька

__________________
Громче всех смеется тот,кому больше всего хочется плакать....

Мона

Дежурный ангел мне явился ночью,
Я не спала, я у окна сидела,
Он обратил ко мне святые очи -
Ну, как живешь, что спела, что не спела?

Он крылья положил на стол устало,
Я крепкий кофе гостю подогрела.
Он пил, а я, дни прошлые листая,
Его глазами на себя смотрела.

Потом в ответ легко и беззаботно
Ему сказала - "Все, мой друг, прекрасно!
Милы друзья, не в тягость мне работа,
Прилежны сыновья»

"А я-то думал..." - он вздохнул печально,
Потертый нимб надел и поклонился,-
"В который раз счастливую встречаю,
И снова опыт мой не пригодился.

И улетел властитель всех бессониц,
Неся на крыльях призрачное счастье,
Чтоб растревожить звоном колоколец
Того, кто окна открывает настеж.

Я дверцу в клетку, где душа, как птица,
Спасителю ночному не открыла.
И как могла ему я повиниться,
Что в этой жизни я недолюбила?

И. Резник

Kartinochka

Я расплакалась((

__________________
Мне так одиноко. Нужна компания. Желательно нефтяная.

Эдельвейс

Борис Пастернак

Вакханалия

Город. Зимнее небо.
Тьма. Пролеты ворот.
У Бориса и Глеба
Свет, и служба идет.

Лбы молящихся, ризы
И старух шушуны
Свечек пламенем снизу
Слабо озарены.

А на улице вьюга
Все смешала в одно,
И пробиться друг к другу
Никому не дано.

В завываньи бурана
Потонули: тюрьма,
Экскаваторы, краны,
Новостройки, дома,

Клочья репертуара
На афишном столбе
И деревья бульвара
В серебристой резьбе.

И великой эпохи
След на каждом шагу
B толчее, в суматохе,
В метках шин на снегу,

B ломке взглядов, симптомах
Вековых перемен,
B наших добрых знакомых,
В тучах мачт и антенн,

На фасадах, в костюмах,
В простоте без прикрас,
B разговорах и думах,
Умиляющих нас.

И в значеньи двояком
Жизни, бедной на взгляд,
Но великой под знаком
Понесенных утрат.

"Зимы", "Зисы" и "Татры",
Сдвинув полосы фар,
Подъезжают к театру
И слепят тротуар.

Затерявшись в метели,
Перекупщики мест
Осаждают без цели
Театральный подъезд.

Все идут вереницей,
Как сквозь строй алебард,
Торопясь протесниться
На "Марию Стюарт".

Молодежь по записке
Добывает билет
И великой артистке
Шлет горячий привет.

За дверьми еще драка,
А уж средь темноты
Вырастают из мрака
Декораций холсты.

Словно выбежав с танцев
И покинув их круг,
Королева шотландцев
Появляется вдруг.

Все в ней жизнь, все свобода,
И в груди колотье,
И тюремные своды
Не сломили ее.

Стрекозою такою
Родила ее мать
Ранить сердце мужское,
Женской лаской пленять.

И за это быть, может,
Как огонь горяча,
Дочка голову сложит
Под рукой палача.

В юбке пепельно-сизой
Села с краю за стол.
Рампа яркая снизу
Льет ей свет на подол.

Нипочем вертихвостке
Похождений угар,
И стихи, и подмостки,
И Париж, и Ронсар.

К смерти приговоренной,
Что ей пища и кров,
Рвы, форты, бастионы,
Пламя рефлекторов?

Но конец героини
До скончанья времен
Будет славой отныне
И молвой окружен.

То же бешенство риска,
Та же радость и боль
Слили роль и артистку,
И артистку и роль.

Словно буйство премьерши
Через столько веков
Помогает умершей
Убежать из оков.

Сколько надо отваги,
Чтоб играть на века,
Как играют овраги,
Как играет река,

Как играют алмазы,
Как играет вино,
Как играть без отказа
Иногда суждено,

Как игралось подростку
На народе простом
В белом платье в полоску
И с косою жгутом.

И опять мы в метели,
А она все метет,
И в церковном приделе
Свет, и служба идет.

Где-то зимнее небо,
Проходные дворы,
И окно ширпотреба
Под горой мишуры.

Где-то пир. Где-то пьянка.
Именинный кутеж.
Мехом вверх, наизнанку
Свален ворох одеж.

Двери с лестницы в сени,
Смех и мнений обмен.
Три корзины сирени.
Ледяной цикламен.

По соседству в столовой
Зелень, горы икры,
В сервировке лиловой
Семга, сельди, сыры,

И хрустенье салфеток,
И приправ острота,
И вино всех расцветок,
И всех водок сорта.

И под говор стоустый
Люстра топит в лучах
Плечи, спины и бюсты,
И сережки в ушах.

И смертельней картечи
Эти линии рта,
Этих рук бессердечье,
Этих губ доброта.

И на эти-то дива
Глядя, как маниак,
Кто-то пьет молчаливо
До рассвета коньяк.

Уж над ним межеумки
Проливают слезу.
На шестнадцатой рюмке
Ни в одном он глазу.

За собою упрочив
Право зваться немым,
Он средь женщин находчив,
Средь мужчин нелюдим.

В третий раз разведенец
И дожив до седин,
Жизнь своих современниц
Оправдал он один.

Дар подруг и товарок
Он пустил в оборот
И вернул им в подарок
Целый мир в свой черед.

Но для первой же юбки
Он порвет повода,
И какие поступки
Совершит он тогда!

Средь гостей танцовщица
Помирает с тоски.
Он с ней рядом садится,
Это ведь двойники.

Эта тоже открыто
Может лечь на ура
Королевой без свиты
Под удар топора.

И свою королеву
Он на лестничный ход
От печей перегрева
Освежиться ведет.

Хорошо хризантеме
Стыть на стуже в цвету.
Но назад уже время
B духоту, в тесноту.

С табаком в чайных чашках
Весь в окурках буфет.
Стол в конфетных бумажках.
Наступает рассвет.

И своей балерине,
Перетянутой так,
Точно стан на пружине,
Он шнурует башмак.

Между ними особый
Распорядок с утра,
И теперь они оба
Точно брат и сестра.

Перед нею в гостиной
Не встает он с колен.
На дела их картины
Смотрят строго со стен.

Впрочем, что им, бесстыжим,
Жалость, совесть и страх
Пред живым чернокнижьем
B их горячих руках?

Море им по колено,
И в безумьи своем
Им дороже вселенной
Миг короткий вдвоем.



Цветы ночные утром спят,
Не прошибает их поливка,
Хоть выкати на них ушат.
В ушах у них два-три обрывка
Того, что тридцать раз подряд
Пел телефонный аппарат.
Так спят цветы садовых гряд
В плену своих ночных фантазий.
Они не помнят безобразья,
Творившегося час назад.
Состав земли не знает грязи.
Все очищает аромат,
Который льет без всякой связи
Десяток роз в стеклянной вазе.
Прошло ночное торжество.
Забыты шутки и проделки.
На кухне вымыты тарелки.
Никто не помнит ничего.

Эдельвейс

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Борис Пастернак, 1946 год

Мона

Осчастливь меня однажды,
Позови с собою в рай,
Исцели меня от жажды,
Подышать немного дай!

Он ведь не за облаками,
Не за тридевять земель-
Там снежок висит клоками,
Спит апрельская метель.

Там синеет ельник мелкий,
На стволах ржавеет мох,
Перепархивает белка
Будто розовый дымок.

Отливая блеском ртутным
Стынет талая вода…
Ты однажды ранним утром
Позови меня туда!

Я тебе не помешаю
И как тень твоя пройду…
Жизнь такая небольшая,
А весна одна в году.

Там поют лесные птицы,
Там душа поет в груди…
Сто грехов тебе простится,
Если скажешь мне:
-Прости!

Влюблена

Сдержанно, говорите, пожалуйста, сдержанно…
Бережно,…не спеша, подбирая слова…
Не кричите в сердцах. Все так тонко…и нежная
Пред жестокостью слов беззащитна душа…

Временно, вы поймите, мы здесь с вами временно…
Времени не теряйте на злые дела…
Без того краткий срок, для чего сокращать преднамеренно?
Я вас очень прошу, подбирайте слова!..

Сдержанно, говорите, пожалуйста, сдержанно…
Бережно,…не жалейте для милых тепла…
Нежными…пусть слова, как душа будут нежными…
Пусть дела будут добрыми, а дорога – светла!..

Временно, вы поймите, мы здесь с вами временно…
Анастасия Ларецкая
___________________________________

Есть люди с особо чувствительной кожей –
Их лучше не трогать. Они не похожи
На всех остальных. Они носят перчатки,
Скрывая на коже следы-отпечатки
Лилового цвета от чьих-нибудь пальцев,
Бесцеремонных в иной ситуации.
Они опасаются солнца в зените.
Обычно, надев толстый вязаный свитер,
Выходят из дома по лунной дорожке
Пройтись; и не любят, когда понарошку,
Когда просто так, не всерьез, не надолго.
Болезненно чувствуют взгляды-иголки
И крошево слов. Они прячут обиду
В глубины глубин, но по внешнему виду
Спокойны они, как застывшая глина,
Лишь губы поджаты и паузы длинны.
Они уязвимы, они интересны;
И будьте чутки и внимательны, если
Вы их приручили: они не похожи
На всех остальных – они чувствуют кожей.(c)

Е.ва

— Уходить от него. Динамить.
Вся природа ж у них – дрянная.
— У меня к нему, знаешь, память –
Очень древняя, нутряная.
— Значит, к черту, что тут карьера?
Шансы выбиться к небожителям?
— У меня в него, знаешь, вера;
Он мне –ангелом-утешителем.

— Завяжи с этим, есть же средства;
Совершенно не тот мужчина.
— У меня к нему, знаешь, – детство,
Детство – это неизлечимо.

Вера Полозкова

Милда

Сергей Наровчатов

Вижу прозелень рек
И озер голубые прозоры,
Светотень лесосек,
Темных пашен просторы

И простые кресты
Возле церкви над взгорьем,
Глубину высоты
Над рокочущим взморьем.

Слышу, плещет душа
На пастушеской дудке-жалейке...
О, как ты хороша!
Свейки, Латвия, свейки!

'Свейки' - ты в мое бытие
Входишь силою властной.
Ведь двояко значенье твое:
'До свиданья' и 'здравствуй'.

- Здравствуй,- слово приходит ко мне,
Разумея о добром здоровье,
Если Латвию вижу во сне
Я в своем изголовье.

Но встречает со мною зарю
И второе, иное звучанье:
- До свиданья,- я говорю.-
Слышишь, Латвия? До свиданья!

Я свидаться хотел бы с тобой,
Увидаться с моими друзьями,
Вновь увидеть во мгле голубой
Красных башен застывшее пламя.

Повидать среди чащ и равнин,
Где земля трудолюбьем гордится,
Крепкоруких, спокойных мужчин
Ясноглазые лица.

И по-прежнему плещет душа
На пастушеской дудке-жалейке...
О, как ты хороша!
Свейки, Латвия, свейки!

Миланка

— Прости меня, я, правда ведь, любил.
— Я все прощаю, знаешь, все прощаю...
—- Тебя одну никак я не забыл.
Тебе одной я ночи посвящаю.
Когда темно, и звезды в вышине,
Я думаю, что мы могли иначе...
Ты помнишь, говорила мне...
— Я помню, помню все, мой милый мальчик.
Я, веришь, все ждала, хотя все знала.
Я чувство не убила, не смогла...
А помнишь море, вечер, два бокала,
Бутылка ароматного вина...
— И ветер, помнишь ветер на веранде,
Как он в твоих игрался волосах...
— А помнишь, сколько нежности во взгляде...
И яркий, желтый месяц в небесах...
— И как же звонко ты тогда смеялась...
— Я помню… ты меня поцеловал.
— И ты тогда так мило улыбалась...
Я столько тебе, столько не сказал...
— И я все, глупая, ждала, молчала...
— Прости меня, я, правда ведь, любил...
— Я знаю, знаю, все тебе прощала.
— Тебя одну никак я не забыл...

И шумный ветер с пожелтевших кленов,
Обнял его — седого старика...
Как много в мире вот таких влюбленных,
Которым не свидаться никогда...
И он своей дрожащею рукою
Цветы к ее могиле положил...
— Я снова рядом, снова я с тобою...
Я лишь тебя, тебя одну любил…

Миланка

Как много тех, с кем можно лечь в постель
Как мало тех, с кем хочется проснуться...
И утром, расставаясь, обернуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.

Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить...
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено - и в радости, и в горе
Быть рядом... Но при этом не любить...

Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке...
И счастья большего не знать и не желать.

Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полу взгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять...

Вот так и вьётся эта канитель –
Легко встречаются, без боли расстаются...
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
Все потому, что мало тех, с кем хочется проснуться

Миланка

это трудно конечно стихотворением назвать, но забавно :
КАК БОЛЕЮТ МУЖЧИНЫ ... С лицом измученным и серым, На белой смятой простыне, Как жертва бешеной холеры, Лежит коленками к стене. Протяжно стонет, как при родах, Трясётся градусник в руках. Вся скорбь еврейского народа. Застыла в суженных зрачках. По волевому подбородку Струится пенная слюна. Он шепчет жалобно и робко: 'Как ты с детьми теперь одна??..' В квартире стихли разговоры, Ночник горит едва-едва. Темно... опущены все шторы... У мужа тридцать семь и два.